«Разорение широких слоев населения».
Вместо этой декламаторской фразы, которая выглядит так, будто мы не перестаем скорбеть по поводу разорения буржуа и мелких буржуа, я бы сказал об одном простом факте: «которые вследствие разорения средних слоев города и деревни, мелких буржуа и мелких крестьян, еще больше расширяют (или углубляют) пропасть между имущими и неимущими».
Обе заключительные фразы дважды повторяют одно и то же. В приложении к разделу I я даю проект изменения.
Абзац 5. — Вместо «причин» должно быть «его причин» — вероятно, это просто описка.
Абзац 6. — «Рудники, шахты, копи» — см. замечание выше к абзацу 1. «Частное производство» — см. замечание выше. Я сказал бы: «Превращение современного капиталистического производства, ведущегося в интересах отдельных лиц или акционерных обществ, в социалистическое производство, ведущееся в интересах всего общества и по заранее намеченному плану, — превращение, для которого и т. д… создаются… и посредством которого только и может быть осуществлено освобождение рабочего класса, а вместе с ним и освобождение всех членов общества без исключения».
Абзац 7. — Я сказал бы так, как предлагается в приложении к разделу I.
Абзац 8. — Вместо «классово сознательными» — хотя в наших кругах это сокращение вполне доступно для понимания — я сказал бы в интересах облегчения его понимания и перевода на иностранные языки: «с рабочими, осознавшими свое классовое положение», или что-нибудь в этом роде.
Абзац 9. — Заключительная фраза: «… ставит… и тем самым объединяет в одних руках силу экономической эксплуатации и политического угнетения».
Абзац 10. — После слов «классового господства» не хватает: «и самих классов». Уничтожение классов — наше основное требование, без него уничтожение классового господства, с экономической точки зрения, — бессмыслица. Вместо «за равное право всех» я предлагаю: «за равные права и равные обязанности всех» и т. д. Равные обязанности являются для нас особо важным дополнением к буржуазно-демократическим равным правам, которое лишает последних их специфически буржуазного смысла.
Заключительную фразу: «В своей борьбе… способны» я бы лучше вычеркнул. При своей неопределенности, — «которые способны улучшить положение народа вообще (кто имеется в виду?) и…», — она может означать все: покровительственные пошлины и свободу торговли, цехи и свободу промышленной деятельности, земельный кредит, меновые банки, обязательное оспопрививание и запрещение оспопрививания, алкоголизм и запрещение спиртных напитков и т. д. и т. п. То, что следовало бы здесь сказать, уже сказано в предыдущих фразах, а особо оговаривать, что, требуя целого, мы имеем в виду и каждую отдельную его часть, нет никакой необходимости; это, я полагаю, ослабляет впечатление. Если же эта фраза желательна как переход к отдельным требованиям, то можно было бы сказать, примерно, так: «социал-демократия ведет борьбу за все требования, которые приближают ее к этой цели» («мероприятия и установления», как повторение, следует вычеркнуть). Или же, что еще лучше, сказать прямо, о чем идет речь, а именно, что необходимо наверстать то, что упустила сделать буржуазия; в таком духе я и сформулировал заключительную фразу в приложении I. Я считаю это важным в связи с моими замечаниями к следующему разделу и для обоснования сделанных мной там предложений.
II. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ТРЕБОВАНИЯ
Политические требования проекта страдают большим недостатком. В нем нет того, что собственно следовало сказать. Если бы все эти 10 требований были удовлетворены, то хотя в наших руках оказалось бы больше разнообразных средств для достижения нашей главной политической цели, но не была бы достигнута сама эта цель. С точки зрения прав, предоставляемых народу и его представительству, конституция Германской империи есть простой слепок с прусской конституции 1850 г., — конституции, в статьях которой нашла свое выражение самая крайняя реакция и согласно которой правительство обладает всей полнотой власти, а палаты не имеют даже права отклонять налоги, конституции, с которой, как показал период конституционного конфликта, правительство могло делать все, что ему заблагорассудится [234] . Права рейхстага совершенно те же, что и права прусской палаты, и поэтому Либкнехт назвал этот рейхстаг фиговым листком абсолютизма. Па основе этой конституции и узаконенного ею деления на мелкие государства, на основе «союза» между Пруссией и Рейс-Грейц-Шлейц-Лобенштейном [235] , когда один из союзников имеет столько же квадратных миль, сколько другой — квадратных дюймов, — на такой основе хотеть осуществить «превращение всех орудий труда в общую собственность» — очевидная бессмыслица.
Касаться этой темы опасно. Но дело, тем не менее, так или иначе должно быть двинуто. До какой степени это необходимо, показывает именно теперь распространяющийся в большой части социал-демократической печати оппортунизм. Из боязни возобновления закона против социалистов, или вспоминая некоторые сделанные при господстве этого закона преждевременные заявления, хотят теперь, чтобы партия признала теперешний законный порядок в Германии достаточным для мирного осуществления всех ее требований. Убеждают самих себя и партию в том, что «современное общество врастает в социализм», не задавая себе вопроса, не перерастает ли оно тем самым с такой же необходимостью свой старый общественный порядок; не должно ли оно разорвать эту старую оболочку так же насильственно, как рак разрывает свою, не предстоит ли ему в Германии, кроме того, разбить оковы еще полуабсолютистского и к тому же невыразимо запутанного политического строя. Можно себе представить, что старое общество могло бы мирно врасти в новое в таких странах, где народное представительство сосредоточивает в своих руках всю власть, где конституционным путем можно сделать все, что угодно, если только имеешь за собой большинство народа: в демократических республиках, как Франция и Америка, в таких монархиях, как Англия, где предстоящее отречение династии за денежное вознаграждение ежедневно обсуждается в печати и где эта династия бессильна против воли народа. Но в Германии, где правительство почти всесильно, а рейхстаг и все другие представительные учреждения не имеют действительной власти, — в Германии провозглашать нечто подобное, и притом без всякой надобности, значит снимать фиговый листок с абсолютизма и самому становиться для прикрытия наготы.
Подобная политика может лишь, в конце концов, привести партию на ложный путь. На первый план выдвигают общие, абстрактные политические вопросы и таким образом прикрывают ближайшие конкретные вопросы, которые сами собой становятся в порядок дня при первых же крупных событиях, при первом политическом кризисе. Что может выйти из этого, кроме того, что партия внезапно в решающий момент окажется беспомощной, что по решающим вопросам в ней господствует неясность и отсутствие единства, потому что эти вопросы никогда не обсуждались? Не повторится ли снова то, что было в свое время с покровительственными пошлинами, которые тогда объявили вопросом, касающимся только буржуазии и ни в малейшей степени не затрагивающим рабочих, когда, следовательно, каждый мог голосовать, как ему вздумается, между тем как теперь многие впадают в противоположную крайность и, в противовес ударившимся в протекционизм буржуа, снова преподносят экономические софизмы Кобдена и Брайта, проповедуя под видом чистейшего социализма — чистейшее манчестерство [236] ? Это забвение великих, коренных-соображений из-за минутных интересов дня, эта погоня за минутными успехами и борьба из-за них без учета дальнейших последствий, это принесение будущего движения в жертву настоящему, — может быть, происходит и из-за «честных» мотивов. Но это есть оппортунизм и остается оппортунизмом, а «честный» оппортунизм, пожалуй, опаснее всех других.